Горящая колесница - Страница 99

Хотя снимок групповой, снято довольно крупно, лицо видно очень хорошо. Совершенно то же выражение, что и у школьницы с фотографии Тамоцу, только причёска другая. Длинные волосы, крутые завитки перманента, а цвет — светло-каштановый. Краска уже сходит, поэтому у корней волосы кое-где чёрные. На Сёко джинсы и жакет какого-то естественного оттенка, как будто травой красили. Она щурится на ярком солнышке и улыбается так радостно, что на кладбище это даже кажется неуместным. Она смеётся. Виден ряд зубов. Губы широко разомкнуты, поэтому можно заметить и пресловутые «кривые зубки». А рядом — стоит и улыбается Кёко Синдзё, у той зубы красивые, ровные, белые, не то, что у Сёко.

Двух девушек, двух сестёр по сиротству, которым, в их-то годы, приходится думать о месте на кладбище, сблизило горе, и они жмутся друг к дружке, стоят плечом к плечу, взявшись за руки.

— Сии-тян… — вздохнул Тамоцу.

22

Префектура Миэ. Город Исэ.

Из Нагои сюда можно добраться на скоростном поезде за полтора часа. В этом провинциальном городке, который известен благодаря синтоистскому храму Исэ и сладкому фасолевому лакомству акафуку, живёт мужчина, который когда-то был женат на Кёко Синдзё. Сверив адрес, указанный в посемейном реестре, и «адрес убытия лица, снявшегося с регистрации», во вкладыше (Икари сумел-таки заполучить всё это!), Хомма выяснил, где теперь живёт этот человек.

Ясуси Курата, тридцать лет. Листая в библиотеке телефонный справочник города Исэ, Хомма отметил, что в этом городе как-то уж слишком много компаний, в названия которых включено имя Курата. Самая крупная из них, занимающаяся операциями с недвижимостью, расположена у центрального вокзала. В справочнике под иероглифами с названием компании и кратким рекламным девизом шли имена экспертов по торговле недвижимостью, а затем имена обладателей лицензии на профессиональную деятельность. После Дзиро Кураты, главы компании, следующим стояло имя Ясуси Кураты.

После развода с Кёко прошло четыре года. Ясуси Курата женился во второй раз, и теперь он отец девочки, которой сейчас уже два года и четыре месяца.

Когда Хомма попробовал обратиться к родителям Ясуси, то есть туда, где он был прописан до того, как второй раз женился, к телефону подошла его мать. Только Хомма упомянул имя Кёко Синдзё, она сразу же замолчала.

Молчание было настолько долгим, что вполне можно было досчитать до десяти. Всё это время Хомма не задавал никаких вопросов. Дело могло кончиться тем, что она просто положила бы трубку. Но это не страшно, можно ведь ещё раз позвонить. Кто знает, а вдруг продолжительное молчание свидетельствует о том, как много для семьи Курата значило и продолжает значить имя Кёко?

Наконец женщина приглушённым голосом произнесла:

— Вы хотите что-то спросить у сына про Кёко-сан?

— Необходимо срочно выяснить, где она находится в настоящее время. Могут пригодиться любые, даже самые незначительные детали. Возможно, ваш сын знает что-нибудь о её друзьях. Мне бы очень хотелось с ним поговорить, — пояснил Хомма, рассказав вкратце о близких отношениях Кёко Синдзё с его родственником, Курисакой. — Я, конечно, понимаю, что просьба моя не из приятных, — добавил он.

— Что уж теперь неприятного. — Неожиданно для Хоммы, женщина ответила совершенно спокойно. Немного помолчав, она продолжила: — Кёко была несчастливой невестой, — как будто сама перед собой оправдывалась.

— Вы могли бы сообщить о моей просьбе вашему сыну?

Снова молчание. Через некоторое время женщина наконец откликнулась:

— Мы понимаем, что обошлись с Кёко нехорошо. Я от всей души сожалею об этом. Но если вы хотите узнать, где она теперь, то вряд ли мы сможем вам помочь. Мы сами сейчас ничего о ней не знаем. Так что, пожалуйста, не надо ничего спрашивать у сына. Вы лишь разбередите старую рану.

Всё это она выдала на одном дыхании, торопясь, чтобы собеседник не успел что-либо возразить.

— Алло… — начал было Хомма, но трубку уже повесили.

Конечно, как могут у семьи Курата и у Кёко Синдзё быть общие счастливые воспоминания? Хомма с самого начала понимал, что эти люди вряд ли станут встречаться с ним по доброй воле и отвечать на его вопросы. Режима наибольшего благоприятствования он, разумеется, не ожидал. Но когда отказывают наотрез и буквально умоляют оставить в покое, становится как-то неловко врываться к людям в дом и учинять допрос. Придёшь — а они будут молчать, мол, нечего рассказывать… Тогда и вовсе ничего не добьёшься.

Уж лучше бы эта женщина с самого начала разозлилась, накричала на Хомму: «Совсем рассудок потеряли? Чтобы мы ещё вели беседы об этой мерзкой девице?» Злоба ведь делает людей красноречивыми.

Так что же, всё-таки сходить к ним?..

Исаку и сына, которые по дороге в магазин заодно проводили Хомму до станции, он предупредил, что на этот раз может отсутствовать дня два или три.

— Только ты звони нам, пожалуйста, чтобы мы хоть знали, жив ты или нет, — обречённо отозвался Сатору, он уже не сопротивлялся.

Когда экспресс «Синкансэн» тронулся, Хомма мельком заметил, как Сатору и Исака, о чём-то переговариваясь, плечом к плечу шагают к лестнице на платформу для обычных электричек. Секунду спустя, эта картина осталась позади, но почему-то врезалась в память. Хомма почувствовал, что эти двое похожи на кровных отца с сыном куда больше…

В поезде «Нагоя — Касикодзима» Хомма расположился в широком кресле поудобнее и погрузился в чтение материалов, которые ему добыл из базы данных знакомый журналист: о нераскрытых преступлениях, связанных с обнаружением неопознанных расчленённых трупов. Вагон был полупустой, — видимо, туристский сезон ещё не начался. Хомма был признателен судьбе за то, что здесь он мог свободно разогнуть колени, в отличие от битком набитого экспресса «Синкансэн».