Горящая колесница - Страница 75

— Ну, пошли, что ли, обратно, а то вдруг там к Икуми пьяный привяжется…

Вняв увещеваниям Сакаи, Тамоцу поплёлся обратно в бар «Тагава». Ночной ветер задувал даже сюда, на такую высоту, — Хомма уже не чувствовал своих ушей, так они замёрзли.

— Теперь я понимаю, почему не было версии убийства, — сказал он.

Хомма с самого начала не предполагал, что Сёко Сэкинэ убила свою мать. Проблема по-прежнему была в другой Сёко.

— Кажется, вы приберегли напоследок что-то ещё? — Следователь Сакаи, похоже, видел его насквозь.

— Да, есть кое-какие личные соображения. Пожалуйста, не держите обиды, но…

— О чём речь! Я ведь тоже всего лишь изложил свои выводы.

— Я слышал от Тамоцу Хонды… Это правда, что вы считаете случай с Тосико Сэкинэ самоубийством?

Сакаи кивнул, да так решительно, что подбородок коснулся шеи. От холодного ветра на глазах у него выступили слёзы.

— Мы ведь расспрашивали женщин, с которыми она работала в школьной столовой, и таких же, как она, постоянных посетителей бара. — Следователь взглянул на серую лестницу, вертикально уходящую вниз. — Тосико-сан один раз, говорят, уже падала с этой лестницы. Ещё до того, как погибла. Гораздо раньше, приблизительно за месяц до происшествия. Тогда она просто села, проехала четыре или пять ступенек, и на том обошлось.

— Кто-то видел это?

— Да. Тогда она, конечно, испугалась и закричала. Человек, который в это время входил в бар, бросился к ней на помощь. — Сакаи отвёл взгляд от лестницы и посмотрел Хомме в глаза. — Тогда Тосико-сан сказала этому человеку так: «Отсюда, оказывается, можно свалиться — и конец!»

Налетел новый порыв ветра, и даже зубы заныли от холода.

— Она тогда была изрядно пьяна, поэтому тот человек на лестнице не принял её слова всерьёз. Но когда я попробовал поговорить с пожилыми женщинами с её работы, они рассказали, что Тосико-сан совсем отчаялась и время от времени высказывала внушающие тревогу мысли, вроде того что ничего хорошего её не ждёт и лучше уж умереть.

— Потеряла надежду…

— Думаю, что правильнее сказать — устала жить в постоянной тревоге. За дочкой бежит дурная слава из-за долгов, и, хотя ей уже к тридцати, она так и не смогла прибиться к постоянному месту. Болтаться по второразрядным закусочным — разве это надёжный заработок? А мать не вечно же будет в добром здравии…

— Когда Тосико Сэкинэ умерла, ей сколько было?

— Пятьдесят девять лет. Если смотреть только на возраст, то это не так и много. Но всё равно, наверное, здоровье уже было не то — сегодня одно, завтра другое… Я-то это хорошо понимаю. — Вероятно, непроизвольно, но Сакаи при этом завёл правую руку за спину и потёр поясницу. — Годы идут, а дальше что? Накоплений нет, и как быть, когда не сможешь больше работать? Всё это, видно и довело её до отчаяния. Я думаю, что, если это чувство становится сильней и сильней, человек может решиться на самоубийство.

— Но завещания-то нет.

На самом деле самоубийцы на удивление часто не оставляют завещания. Хомме это было хорошо известно, но он всё-таки спросил.

Следователь понизил голос, словно сообщал нечто, не подлежащее огласке:

— Так ведь самоубийства, я думаю, по-разному совершаются. Ведь самоубийство — это не только когда человек принял решение и выпил яд или, там, из окна выпрыгнул. Бывает, что человек вот так вот сразу, вмиг решается покончить с собой.

С этими словами Сакаи ни с того ни с сего шагнул к лестнице. Хомма невольно потянулся ухватить его за полу пиджака, но заметил, что следователь крепко держится за перила, и опустил руку.

Сакаи спустился на одну ступеньку. Казалось, что это лишь первая ступень, чтобы постичь то, что чувствовала тогда Тосико Сэкинэ. Потом он устремил взор на серый асфальт дороги:

— Ведь всякий раз, когда Тосико-сан бывала в «Тагава» и напивалась допьяна, ей говорили: «По лестнице спускаться опасно, не надо, не надо», а она всё равно шла по лестнице. Вот я и думаю: может, она надеялась, что если много раз пройдёт по этой лестнице, то когда-нибудь обязательно нога соскользнёт, равновесие нарушится и она сумеет, скатившись до самого низа, разом с этим покончить, а ей этого хотелось!

— Она была так… — Стоило открыть рот, как в горло хлынул холодный воздух. — Она была так одинока?

— Да, думаю, что да, — ответил следователь, не поворачиваясь. Он задом наперёд поднялся по ступеням и вернулся на галерею. — Ведь сами подумайте, она раз за разом спускалась по этой лестнице, пока не умерла. И все, кто бывал в «Тагава», знали, что она пьяная спускается по этой лестнице. И ни один человек не подумал проводить захмелевшую старуху до лифта. Ведь надо же — ни разу никто не поднялся с места и не посадил её в лифт, никто не подумал: «Если ей не помочь, она опять пойдёт на эту лестницу, так уж лучше я сам пойду с ней и провожу». На словах-то все предупреждали: «Опасно, надо спускаться на лифте». Но всё это были только слова.

Сакаи нахмурил свои реденькие брови с седыми волосками. Хотя с губ его не сходила улыбка, глаза были серьёзными.

— Что говорить о других, когда я сам один из завсегдатаев «Тагава» и тоже был щедр лишь на слова. А ведь не раз видел здесь Тосико-сан сидящей у стойки.

Не сговариваясь, они одновременно повернулись к двери бара. Хомме почудилось, что если оглянуться, то непременно увидишь кого-то возле лестницы. Он представил себе привалившуюся к стене фигуру пьяной женщины, представил, как одинокая старая мать падает вниз, — и не решился посмотреть в ту сторону.

Хомма ещё вечером забронировал себе номер в гостинице рядом с вокзалом. У стойки администратора ему передали, что в его отсутствие был телефонный звонок, оставлено сообщение.