— А в квартире Сэкинэ-сан не было каких-нибудь старых фотографий, школьных альбомов?
Нобуко покачала головой:
— Если бы были, я бы сохранила, не сомневайтесь. Но ведь такое люди берут с собой, даже когда тайком переезжают в неизвестном направлении, ведь это память. Верно ведь?
— Да, верно.
С разрешения Нобуко Хомма переписал из жилищного контракта прижизненный адрес матери Сёко Сэкинэ, который значился в графе «поручитель».
— А фотографии госпожи Сэкинэ у вас нет?
— Нет, у меня с жильцами деловые отношения, ничего личного.
— А может быть, с кем-то из соседей она была дружна?
Нобуко задумалась:
— Ну, как бы там ни было, сейчас уже в доме никого из тех, кто жил при ней. У нас люди быстро меняются.
Да, это дело Нобуко — стараться, чтобы люди менялись быстро. Ведь от новеньких каждый раз поступает так называемый «взнос за получение ключа».
— А вы не пробовали после её исчезновения звонить ей на работу? В бар «Лахаина» в Синбаси?
Нобуко опустила глаза на свои папки и нехотя ответила:
— Да, я звонила. В баре тоже удивились. Как да почему… Неужели, мол, и у нас она больше не будет работать…
— И она действительно оставила работу…
— Да, они мне потом звонили, что она не пришла в понедельник. Она у них не получила часть зарплаты, так деньги и пропали…
Хомма опять почувствовал приступ тошноты. Теперь уже он не сомневался: настоящая Сёко Сэкинэ исчезла не по своей воле, ей помогли.
— У неё в доме бывали мужчины?
Впрочем, если бы был близкий человек, то он наверняка забил бы тревогу, когда она исчезла…
Нобуко отрицательно покачала головой:
— Если и был у неё кто-то, мы об этом не знали. Вам лучше спросить в баре, где она работала.
Нобуко первой поднялась и направилась к выходу из своей комнатушки. Она открыла дверь в зал и придержала её для Хоммы:
— Плохо вы ходите. Воспаление суставов?
— Да нет, попал в аварию.
— Ой беда! Разве можно в таком состоянии ходить через силу и всё самому расследовать? Не обратиться ли в полицию? Они ведь ищут пропавших людей…
Хомма горько усмехнулся:
— Сообщение о пропаже они зарегистрируют, а искать не будут.
— Какое равнодушие!
В зале хозяин варил за стойкой кофе, а Акэми протирала окна.
Здесь, в присутствии всех троих, Хомма задал свой последний вопрос. Он достал фотографию другой Сёко, невесты Курисаки:
— Когда Сэкинэ-сан ещё жила здесь, вам не приходилось видеть эту женщину?
Сначала Нобуко, потом Акэми и наконец сам Конно — все по очереди брали в руки фотографий и внимательно рассматривали. Потом все дружно затрясли головами. То, что все трое делали это совершенно одинаково, выдавало в них членов одной семьи, хотя на первый взгляд между ними нельзя было обнаружить никакого сходства.
— Что ж, ясно, спасибо.
Если бы дело всегда шло так споро, как было бы легко!
Уже на пороге он вдруг решил задать ещё один вопрос. Он спросил, все ли вещи Сёко Сэкинэ удалось продать, — например, как поступили с одеждой?
— Мы устроили в гараже что-то вроде распродажи, — ответила Нобуко, — почти всё разошлось. Продавали очень дёшево. Она написала в прощальной записке, чтобы вырученные за её вещи деньги мы взяли себе за труды, но мы не собирались на этом наживаться.
— Раз уж речь зашла, то вот, видите? — Акэми слегка оттянула на себе свитер. — Тогда он мне и достался! Мам, ты помнишь?
Свитер был чёрный, с цветочным узором. На груди Акэми, как раз посередине, где сердце, распустился неведомый алый цветок.
На обратном пути, уже после полудня, Хомма заглянул в фотоателье возле ближайшей к дому станции. Он попросил, чтобы ему сделали увеличенную копию поляроидного снимка.
В ателье был только молодой парень, с виду студент, может быть, даже не работник, а хозяйский сын. Когда он увидел тот самый снятый крупным планом дом шоколадного цвета, то поинтересовался:
— Это что же такое?
— Я сам хочу узнать, затем и прошу увеличить.
— Вот оно что! Значит, оригинал вам нужен? Если так, подождите полчасика, я вам сразу верну. А увеличение будет готово послезавтра.
— Хорошо, я подожду.
Стулья в фотоателье были маленькие, с расшатанными ножками. За то время, пока Хомма сидел в ожидании появилось больше ни одного клиента. Из щелей дуло, было невыносимо холодно.
Хомме пришло в голову, что можно ненадолго отлучиться, и он направился к телефонной будке по соседству с фотоателье — позвонить в контору адвоката Мидзогути.
Ему ответил женский голос. Кажется, это была та самая секретарша Саваки. Она сообщила, что адвоката нет — по делам уехал на несколько дней в глубинку. Будет послезавтра.
— Хотелось бы встретиться с ним. Как там у вас с графиком?
— Заполнен до отказа, — отозвалась секретарша через некоторое время.
— Ничего, значит, не выйдет…
На другом конце провода послышался смешок:
— В обед господин Мидзогути всегда ходит в одно и то же место — в лапшевню по соседству с конторой, — может, там его застанете. Полчаса сможете поговорить…
Ресторанчик, где подавали японскую лапшу удон, назывался «Нагаторо». Хомма записал, как его найти, поблагодарил и положил трубку. Парень из фотоателье уже выглядывал на улицу, озираясь в поисках неусидчивого клиента.
Когда Хомма вернулся домой, на часах было больше трёх. Исаки не было. Может быть, он у кого-то из соседей, а может, ушёл за покупками. Хомма вскипятил воду, сделал себе чашку растворимого кофе, расположился на кухне и после некоторых раздумий набрал телефонный номер. Позвонил напрямую в отдел расследований.