— Токийскую?
— Да. То ли «Асахи», то ли «Ёмиури»… — продолжала она бормотать себе под нос. — Вспомнила! «Ёмиури»! — Итики снова заговорила громче. — Помню, я её даже как-то спросила, почему она выписывает токийскую «Ёмиури», ведь осакская гораздо интересней.
— И что Синдзё-сан вам ответила?
— Да я уж забыла теперь. И правда, что же она мне тогда ответила?
Сёко, чьё место планировала занять Кёко Синдзё, жила в Токио. Может быть, Кёко решила, что ей заранее нужно подготовить себя к жизни в столице.
Хотя, возможно, причина была психологического характера. Читая день за днём токийскую газету, Кёко таким образом подбадривала себя: «Выполню то, что задумала, и буду жить в Токио, всё пойдёт совсем по-другому».
— Интересно, с каких пор она стала выписывать токийскую газету?
— Мне кажется, с тех пор, как мы стали жить вместе. Иногда она даже делала вырезки.
Газетные вырезки… Хомма тут же переспросил Итики:
— Какие именно вырезки, вы не помните?
Она снова засмеялась:
— Извините, у меня с памятью плоховато. Может быть, кулинарные рецепты, из раздела «Для дома, для семьи»…
Действительно, было бы странно, если бы она помнила такие вещи. Хомма попросил Итики, если она всё-таки что-нибудь вспомнит, перезвонить за его счёт и положил трубку.
Загадка так и осталась неразгаданной. Теоретически Итики могла бы изучить повседневную жизнь Кёко Синдзё во всех подробностях. Но нет, даже от своей соседки по квартире Кёко Синдзё умела скрыть то, что творилось у неё внутри.
Устроившись в «Розовую линию», Кёко поселилась вместе с Каори Итики, которая работала с компьютерами и втёрлась в доверие к Катасэ. Она целенаправленно занималась поиском подходящего «объекта замены» и пыталась каким-то образом завладеть необходимой информацией.
После развода с Куратой Кёко поняла, что если ничего не предпринять, то счастливой и спокойной жизни у неё никогда не будет. И она решилась. Она непременно отвоюет себе новую жизнь!
Она никому не открывала своих намерений, не просила ничьей помощи и, уж конечно, не позволила бы никому встать на её пути. В основе её афёры железная воля и тщательно продуманный план. Немудрено, что за каких-то полмесяца Хомме не удалось разгадать этот план.
И всё-таки как же она получила доступ к базе данных? Неужели обошлось без участия Катасэ?
— Эх, не идёт дело! — невольно проронил он.
— Что такое? — переспросил его Сатору.
Он сидел рядом за столом и делал домашнее задание.
— Дык, ты, папаня, того — подался в осакские копы? — серьёзно проговорил он на ломаном осакском диалекте.
— Неважно у тебя получается.
— Говорить на осакском диалекте довольно-таки сложно!
Хомма давно уже не слышал, чтобы сын так смеялся — словно его кто-то щекочет.
— Ну как ты, полегче стало?
— Ага…
После того как выяснилось, что Склероза убили, Сатору всё время плакал, к нему было просто не подступиться. Так его было жалко, что даже отругать сына у Хоммы не было сил. Только Хисаэ, срочно прибегавшая на помощь, умела успокоить Сатору, и тогда мужчины могли вздохнуть с облегчением.
— Плакать больше не хочется?
— Иногда, но я стараюсь сдерживаться.
— Ты у меня молодец!
— Тётя Хисаэ сказала, что, если слишком много плакать, начнётся воспаление среднего уха.
Это похоже на Хисаэ: она не стала говорить Сатору, что он не должен плакать, потому что он мальчик.
— Мы посоветовались с Каттяном и решили сделать Склерозу могилку.
Хомму эта новость слегка озадачила. От Исаки он слышал, что, как ни искали, тело пса найти так и не удалось.
Сатору, видно, догадался, почему у Хоммы такой озадаченный вид, и сразу продолжил:
— Мы закопаем ошейник.
— Ошейник?
— Да. У Склероза их было два. Когда он пропал, на нём был тот ошейник, который против блох. А хороший, кожаный, на котором вырезано его имя, остался.
— Тогда понятно. И где же вы хотите закопать этот ошейник?
— Пока не знаю. Мы с Каттяном сейчас как раз ищем подходящее место. — Мальчик задумался. — Если мы без спроса закопаем ошейник в парке Мидзумото, то нам влетит от садовника? Ты как считаешь?
— Да, наверное, это не самая лучшая идея.
— Я тоже так подумал. — Сатору подпёр щёку рукой. — Братец Тамоттян обещал придумать, как сделать могилку, чтобы её можно было легко найти.
Сатору совсем привык к Тамоцу и теперь называет его «братец Тамоттян». И как ему только удаётся это выговаривать?
— Дядя Исака сказал, что теперь за Склерозом будет присматривать мама.
— Вот оно как…
— На том свете много свободного места. Так что там его можно будет спускать с поводка. — Сатору посмотрел в сторону алтаря, где висела фотография матери. — Папа…
— Что такое?
— Как ты думаешь, почему Тадзаки убил Склероза?
— А тебе как кажется? Постарайся представить себе что чувствовал Тадзаки.
Сатору довольно долго сидел в задумчивости и болтал ногами.
— Ему, наверное, было скучно, — ответил он наконец.
— Скучно?
— Да. Ему ведь дома не разрешали заводить животных.
— Я думал, что у него была собака.
Мальчишка же вроде бы говорил: «Держать животных в муниципальном доме — это дерзость, если хотите завести собаку, купите особняк…»
— Нет, у него не было собаки. Вообще-то, в школе мы немного это обсуждали, про Склероза… Теперь и соседи знают, все вокруг об этом говорят. Дяденька Исака слышал, что этому Тадзаки дома не разрешают держать никаких зверей. Его мать совсем недавно купила дом в кредит и не хочет, чтобы собака там пачкала.